Популярная писательница в эксклюзивном интервью WomanHit.ru рассказала о своей лени, новой книжке про роковой подарок, любви к авторучкам и своему супругу
Виталий Бродзкий9 ноября 2022 12:5332180
Татьяна УстиноваФото: материалы пресс-служб
Свой первый детективный роман Татьяна Устинова написала еще в 1999 году и с тех пор стабильно выдает на-гора новые книги. Иногда — чуть реже, но — постоянно. В ее новом романе «Роковой подарок» главная героиня — полюбившаяся многим знаменитая писательница Марина Покровская, известная как Маня Поливанова, — снова случайно сталкивается с преступлением и, конечно же, ввязывается в собственное расследование. О Мане, о писательстве и многом другом мы поговорили с писательницей.
— Татьяна, признайтесь, с годами меняется отношение к написанию?
— Думаю, да. Только не к «написанию» никакому, а к работе! Поначалу писать легко и приятно. Особенно первую книгу! Знаете, есть такая шутка у студентов театральных вузов: на первом курсе ты гениальный артист, на втором — народный, на третьем — заслуженный, на последнем — жалкая, ни на что не годная бездарность! Со временем приходят ответственность и понимание полной собственной беспомощности и неспособности сделать так, как задумывалось, как хотелось! Этого понимания и в помине нет в начале пути, когда человек уверен в себе, помахивает шляпой, как Д’Артаньян, покручивает ус и прикидывает, как скоро достигнет невообразимых высот! Сейчас мне работать намного труднее, чем десять лет назад. Или двадцать лет назад! Впрочем, и тогда было не слишком легко, а сейчас-то уж и подавно! Недовольства собой гораздо, намного больше, чем упоения от сделанного.
— У вас бывает, как у Мани Поливановой, когда герои никак не хотят «прыгать» в книгу?
— Конечно же, мне кажется, так бывает у любого автора! Герои не хотят не только «прыгать», но и действовать — ленятся, зевают, поступают по-своему, отмахиваются от автора, который лезет к ним со своими задачами! Видите ли, в авторской голове все выдуманные им герои — живые люди. У них зачастую свой взгляд на мир, отличный от моего, например. И заставить их действовать так, как мне нужно, не всегда просто. Иногда приходится договариваться, иногда — прямо заставлять!
— А такие же «запойные» моменты — когда только и успевай записывать (как у той же Мани в отделении полиции)?
— Бывают, и это самые прекрасные моменты в моей писательской жизни. Это редкая редкость, но такое счастье и удовольствие! И потом в книжке места, написанные вот так, залпом, запоем, всегда отличаются от остального текста. Они ведь и читаются так, как написаны — на одном дыхании. Мне иногда кажется, что пишу не я, а кто-то за меня придумывает, подсказывает, прямо шепчет в ухо, и самое главное — успеть записать нашёптанное!
«На компьютере я набираю только сам текст, всё остальное — заметки, поправки, планы, цитаты, смешные обороты речи, которые я вдруг услышала от соседа Виктора Николаевича, — от руки и на бумаге»Фото: материалы пресс-служб
— Вы скромный человек? Если да, это большое эго помогает или вредит писателям?
— В каком смысле? Что значит «большое эго»? Вообще говоря, мне трудно ответить на вопрос, что именно «вредит писателям»! Кому скромность вредит, а кому, может, водка, кто их знает, писателей, так сказать, в совокупности. Скромность — в том смысле, что на встречах с читателями в многолюдных залах я прячусь за колонной и меня трудно оттуда выволочь на свет божий — мне не присуща. Я давно научилась работать в аудиториях, равно как и перед камерой. Мой первый телевизионный начальник говаривал: «Скромность на телевидении — это профнепригодность».
В быту я человек скромный — без очереди никуда не лезу, от похвал не знаю куда деваться, комплиментов слушать не умею. Ношу джинсы и толстовки, собольих палантинов не нажила. Хотя одежду люблю страстно! Домашней одежды у меня намного больше, чем деловой — я совершенно убеждена, что дома дОлжно выглядеть прекрасно, желательно, лучше, чем на людях! Чтоб муж утром вдруг сказал: «Какая ты красивая!» Помните, у Чехова в «Дуэли» дура-чиновница так высказывалась: «Жена перед мужем должна представать свеженькой и чистенькой, как ангельчик!» Эта дура-чиновница — как раз я.
— Ваша героиня романов Маня Поливанова, наверное, стала для вас уже родной?
— Дааа, мы с ней подруги! Мы так соскучились друг по другу за много лет, что не встречались! Сейчас, сию минуту, нам друг с другом весело и интересно! Думаю, ещё одну книжку мы вместе с ней придумаем.
— А что в ней самой от вас? Почему по вашему описанию Мани всегда представляется сама Татьяна Устинова?
— Хохочу! Вот не знаю я, почему вам представляется Татьяна Устинова, понятия не имею! Это как-то… слишком линейно, что ли! Маня Поливанова молодая, очень одинокая, импульсивная, у неё немного ветер в голове!
Татьяна Устинова не молода, обременена семейством, внезапных решений не принимает, ветер в голове давно улёгся, если и дул когда-то!Общего у нас мнооого! Например, очки. Маня в очках, и я тоже! Ещё рост — мы обе высокие. Стрижки у нас короткие. Но таких людей множество, не только мы с Маней.
— Вы будто существуете в параллельных Вселенных. Не происходит ли у вас диссонанса?
— Разумеется, когда пишу, я думаю только о тексте и о том, что там, внутри, происходит! Меня больше ничего не интересует — искренне! Правда! Есть такая история о Пастернаке: Борис Леонидович не поехал в Ленинград на похороны сестры, которую очень любил, ибо в это время писал. И многие биографы… как бы сказать помягче… его осуждали. Но это так понятно!
Он не мог. Никак! Вообще. Совсем. Его не пустил текст, понимаете? Любой пишущий человек, на мой взгляд, должен в первую очередь тексту, который он пишет. На самом деле, это очень страшно.
«Я так люблю книги! Когда есть еда и книги, есть жизнь. Ну, по крайней мере, в моей системе координат»Фото: материалы пресс-служб
— Что может поколебать ваш оптимизм?
— На самом деле, оптимизма-то никакого нет. Есть жизнелюбие, но это совсем другое. Поколебать жизнелюбие не может ничто — или любишь жизнь, или не любишь, и точка. Я люблю. Точно знаю, что жизнь — как понятие, как явление — отвечает всегда симметрично. Если её ненавидеть, она ненавидит в ответ. Если с ней бороться — она тоже станет бороться. Если одолевать жизнь — она станет одолевать в ответ. У жизни — как у понятия, как у явления — нет чувства юмора! Она всё воспринимает всерьёз. Если всё время страдать, жизнь понимает, что вам только и нужны страдания, и постоянно увеличивает их количество. Если радоваться — преподносит радости. Это закон.
— С оптимизмом разобрались. А с отношением к окружающим? Меняется с годами отношение к людям или нет?
— Вы хотите спросить, впадаю ли я в мизантропию? Нет, не впадаю. Мне повезло очень — я живу в окружении прекрасных, замечательных, удивительных людей! Мои друзья — их немного — умные, великодушные, сострадательные, образованные, я бы даже сказала, всемогущие дядьки. Не в том смысле, что они все султаны Брунея, но они на самом деле могут всё. Я у них учусь и могу во всём положиться.
Мои подруги — их немного — добрые, весёлые, занятые, хлебосольные, лёгкие на подъём тётки. Нам сто лет интересно и важно быть друг с другом. Мы все давно и бесповоротно замужем, у всех взрослые и не слишком взрослые дети, мы знаем проблемы и трудности каждой из нас, закидоны мужей, болезни родителей. И нам так хорошо вместе! Гадких людей в окружении нашем нет, и это замечательно, можно не страдать и не биться.
— Что вы никогда не простите человеку, в том числе и любимому?
— Смотрите: любимый человек потому и любим годами и десятилетиями — будь то муж, сын, сестра, подруга, начальник, — что не способен на нечто такое, чего нельзя простить! Любить подлеца, на мой взгляд, пустое занятие, трата времени, а его очень мало, времени. Поэтому любимых мы из вопроса исключаем. Любимым людям я могу простить всё, абсолютно всё — муж не привёз букет, и я его прощаю; подруга Марина забыла, что я просила её захватить мне из Москвы свежей колбасы, я и её прощаю; сын за три недели потерял три банковские карточки, ибо лопух и разгильдяй, и его прощаю, так и быть.
Людям посторонним я не стану прощать хамства, лицемерия, склонности к разного рода подвохам. Зачем они нужны, такие люди, особенно поблизости? Путь идут своей дорогой.
— Чертами близких вам людей наделяете своих персонажей?
— Редко, но бывает. Герой повести «Третий четверг ноября» отчасти похож на Женю, моего мужа. Но только похож! Как Маня Поливанова на меня.
— Какие характеры интереснее прописывать — положительных героев или злодеев?
— Да ведь злодеем никто не рождается! Все рождаются дивно пахнущими, мягкими, пухлыми малышами. Мне интересен человек и его судьба. Что с ним стало, и почему дивно пахнущий младенец превратился в негодяя. Я люблю людей содержательных, глубоких, интересных. Искренне не верю, что таким может быть злодей! Злодей линеен, как канцелярская линейка первоклассника, целлулоидная такая. С ним всё понятно. С людьми другого склада возиться интереснее.
— Вы как-то сказали о чувстве влюбленности, что о бабочках в животе вообще надо забыть, что это какое-то убогое сравнение, пришедшее к нам из англоязычной литературы. Так что же такое любовь?
— Дааа, «бабочки в животе» — это признак надвигающегося поноса, лекарство нужно принять. Любовь тут ни при чём. Что такое любовь — вопрос странный немного. Кто же знает на него ответ? Разве только Бегбедер, который утверждает, что «любовь живёт три года»!
Ну, ему видней. Хотя я абсолютно убеждена, что любовь вечна и бесконечна, убить её очень трудно, нужно прямо постараться, чтобы её убить, но если уж она погибла, происходит катастрофа.
