Андрей «Бледный» Позднухов и Антон «Ант» Завьялов, так же, как и Тилль Линдеманн с Петером Тэгтреном, оказались счастливчиками, запрыгнувшими в последний вагон уходящего поезда. 15 марта — накануне выхода постановления Собянина о запрете мероприятий свыше 50 человек их группа «25/17» также успела дать большой концерт на одной из крупнейших столичных площадок. Значимость события подогревалась и тем, что это было первое выступление команды после долгого перерыва, да еще и с акустической программой в расширенном составе.
Фото предоставлено пресс-службой группы
Судя по всему, музыканты обладают хорошей интуицией и все делают своевременно, хотя своим творчеством это время опережают. Это коллектив с долгой и интересной историей, который никогда не ограничивал себя никакими жанровыми и форматными рамками, творчески развивался вглубь, спокойно и осознанно, но не буксуя на одном месте долго, завоевал свою армию поклонников, которая, кажется, готова расти вместе с артистами (что большая редкость). «MegaБит» поговорил с ними о том, что такое интеллектуальный андеграунд, как они придумали формат концерта-спектакля, и способен ли музыкант повлиять на что-то в современном мире силой высказывания.
— Группа 25/17 – концептуальный проект, начиная с названия, заканчивая музыкой – мультистилистичной и одновременно такой, где каждый эксперимент со звуком оправдан, внутренне обоснован. Какой вы видите свою концепцию сейчас, и как она изменилась со временем?
Андрей: Как раз сейчас мы это и осмысляем. И это одна из причин, по которой летом прошлого года мы временно отказались от концертов, гастрольных туров и выступлений на фестивалях, чтобы понять – что же мы натворили, насочиняли за 20 лет, и куда нам двигаться дальше. На данный момент Антон работает над сольным проектом электронной танцевальной музыки, а вместе мы записываем наш новый альбом «Байки из склепа». Это продолжение альбома «Умереть от счастья», по мотивам которого мы сделали одноимённый концерт-спектакль. Нам всегда нравилось смешивать разные форматы, и мы давно уже являемся внежанровой группой. «Умереть от счастья» — наш первый опыт в этом направлении. Теперь захотелось сделать еще лучше, еще интереснее.
— Формат концерта-спектакля – очень любопытный. Как актриса в прошлом я знаю, что даже в одной и той же постановке ни один спектакль не похож на предыдущий. Как это происходит в вашем случае?
Андрей: На данный момент «Умереть от счастья» уже не идет на сцене. Последний раз мы сыграли его в Нижнем Новгороде. И да – в нем постоянно что-то менялось – мы что-то добавляли, что-то убирали в процессе, одинаковых спектаклей не было.
Антон: Так же происходит и с концертами: когда играешь живую музыку, один не похож на другой, но формат спектакля дает максимальное сокращение дистанции между артистом и слушателем. Импровизируем ли мы? Нет ничего лучше, чем подготовленная импровизация (улыбается).
— Будучи группой вне жанровых рамок, вы выступаете на рок-фестивалях, где все-таки больше тех, кто придерживается канонов. Вам комфортно в этой тусовке?
Андрей: Мы же в 2018 году получили «пропуск» – взяли премию «Чартова дюжина» в двух главных номинациях: «Альбом года» и «Группа года», так что теперь можем легитимно выступать на всех рок-фестивалях, у нас для этого есть все основания (смеется). Если серьезно, то русский рок никуда не исчез. У нас есть иконостас. Его представители, слава Богу, живы-здоровы, продолжают записывать альбомы и выступать. Новые группы, которые появляются на сцене, играют другую музыку, и их все сложнее и сложнее укладывать в прокрустово ложе русского рока. Любители классики жанра все это не принимают и не понимают.
Антон: Недавно я прочитал статью, где журналист рассказывает о современных представителях рока в нашей стране с отсылкой к этому самому иконостасу. Он резюмирует, что сам не понимает, как называть эту новую музыку, потому что русский рок в свое время сформировался как отдельный жанр, где уже ничего не добавить, не убавить — как знак эпохи.
— В русском роке всегда было важно высказывание. Ваши тексты мощно резонируют с теми процессами, которые происходят в современности. Насколько сегодня значимо высказывание музыканта? Есть ли у него какая-то зона влияния, и где ее границы?
Андрей: Мне кажется, то, что делает артист, если он человек неравнодушный, всегда резонирует с происходящим. Но ведь это не группа «Кино», не «Алиса» и не «Аквариум» развалили СССР. Есть определенные процессы, происходящие в обществе, а музыкант, исполнитель просто их озвучивает, входит в резонанс. Сейчас по ряду причин есть запрос на протестную музыку. Протест хорошо продается. Группа «Порнофильмы» два дня подряд собирала полный многотысячный зал. Я сейчас ни в чем не обвиняю эту команду — просто констатирую факт. Способны ли песни протеста что-то изменить? Честно, не уверен. Как это может повлиять на ситуацию – молодые люди наслушаются этих песен у начнут кидать бомбы в представителей власти, как это было в начале прошлого века, и случится революция? Ну если только так…
Антон: Говоря шире, любое творчество, на мой взгляд, — это высказывание. Иначе зачем тогда заниматься им? Ты высказываешь свое мнение, показываешь свой внутренний мир, делишься с людьми. И это касается любого жанра. Например, сейчас я почувствовал внутреннюю потребность заняться сольным электронным проектом, о котором уже упоминал Андрей. Точнее, я давно этого хотел и наконец решил осуществить идею.
— Продолжая разговор об электронной музыке, осенью 2019 вы выпустили в рамках своего сайд-проекта «Лед 9» альбом «Оглушительная тишина». После прослушивания становится абсолютно понятен оставленный вами к нему комментарий – о том, что хочется тишины: есть ощущение, что вы очень сильно вложились в него энергетически. Тем не менее будет ли продолжение истории в ближайшее время?
Андрей: Мы обязательно еще что-нибудь запишем, но не знаю, когда. А тишины хочется уже давно. Очень много шума вокруг – информационного, в первую очередь, который мешает сосредоточиться на чем-либо, что-то осмыслить, понять. Изначально публика настороженно относилась к этому проекту, как это всегда происходит у нас с чем-то новым. Это продолжается до сих пор, но сейчас у проекта есть свои очень преданные фэны.
— В 2010 году вы стали собирать с «25/17» многотысячные залы, хотя к тому моменту группа существовала уже 8 лет (до 2009 – как «Иезекииль 25:17»). Был ли резким переход из андеграунда на большую сцену, по вашим внутренним ощущениям, или движение шло планомерно?
Андрей: Нас можно сравнить с асфальтовым катком, который едет в гору. Едем и едем себе потихоньку, с каждым годом собирая все больше людей на наших концертах.
— Вообще, можно ли сейчас говорить о понятии андеграунда? Раньше ведь это было целое движение…
Андрей: В прошлом было жесткое деление на официальную и неофициальную музыку — ту, что можно было назвать андеграундом. В телевизоре, например, был Лев Лещенко, а где-то в подвале играли какие-нибудь «Автоматические удовлетворители». Сейчас затруднительно провести эту границу. И сегодня группа, минуя теле-радио эфиры, может стать популярной, востребованной и собирать огромные залы.
— Ощущение запрета, дефицита «другой» музыки подогревало интерес. Что психологически происходит с публикой сегодня? Связана ли ее заинтересованность с доступностью музыки?
Андрей: Сейчас слишком много контента, он слишком доступен, что, как мне кажется, ведет к упрощению и формы, и содержания, ведь слушателю просто некогда задумываться над услышанным. Поэтому, если сегодня и можно говорить об условном музыкальном подполье, то как о некоем интеллектуальном андеграунде, то есть о какой-то более сложной музыке с более глубокими текстами, которая по этой самой причине не может стать массовой.
— Сейчас вы выпустили новый сборник кавер-версий на свои композиции, исполненные другими артистами, – «Вспомнить все. Часть 4 (2). Ковры». Музыканты порой чересчур трепетно и ревностно относятся к своим творениям. Насколько мне известно, вы полностью отдали материал коллегам на откуп. Не было ли страхов и сомнений по этому поводу?
Андрей: На самом деле вторая часть была практически готова уже давно, но, поскольку Дед Мороз похитил некоторых исполнителей во время праздников, они не могли закончить работу над песнями, и мы их терпеливо ждали.
Антон: Абсолютно никаких страхов у нас не было. Когда мы отдавали песни, сразу говорили: «Друзья, можете делать с ними вообще все, что угодно, — менять текст, мелодию, гармонию, ритмику, добавлять свои слова, убирать наши». Интересно же именно их прочтение – чтобы, допустим, когда нашу композицию поет группа «Калинов мост», она звучала, как песня группы «Калинов мост». Мы призывали всех сделать песню своей, так чтобы музыканты могли исполнять их на своих концертах, и в трек-листе той или иной команды они были бы как родные.
— Недавно в интервью ваш коллега Найк Борзов рассказал мне, что в сборнике ремиксов на одну его песню есть такой, который, на его взгляд, превосходит оригинал. У вас были подобные случаи?
Антон: Песня «Я никогда не видел моря», например, нам изрядно надоела за эти годы, прямо очень сильно, и Василий Баста сделал свой вариант, который нам нравится в разы больше, чем оригинальная версия. Мы также открыты к коллаборациям, которых у нас достаточно много. Происходят они обычно спонтанно: мы сочиняем какую-то песню и во время записи понимаем – было бы здорово, если бы здесь спел Бутусов, например. И тогда приглашаем исполнителя. Недавно Елка поучаствовала в кавере на нашу «Комнату». Мы сидели с Андреем на моей домашней студии в деревне, и я ему поставил набросок — ремикс нашей песни. Андрей предложил позвать Елку. Изначально я не видел ее в этой песне, но получилось очень круто.
— «Комната» — интересная композиция, в которой вы представляете необычное прочтение Бродского. Как эта история родилась?
Антон: Бродский попал в «Комнату» случайно (смеется). Получилось так: я сочинил музыку и, показывая Андрею мелодию, спел под нее стихи Иосифа Александровича. Музыканты же часто, сочиняя песню, напевают сначала что-то на тарабарском. Я заменил фонемы на стихотворение, оно органично подошло по настроению к музыке, потом написал свой текст, оставив только пару строчек из Бродского, так получилась «Комната». Кстати, Андрей тоже написал свой куплет для этой композиции, но, когда мы записались, поняли, что речитатив тут лишний. Его текст впоследствии стал самостоятельной песней – так появился сольный трек Андрея «Окурки».
— Перфекционизм помогает или мешает в работе?
Антон: Ох… Андрей Александрович может по десять раз перезаписывать куплеты на студии, но в итоге, конечно, мы убеждаемся, что это того стоило.
Андрей: Мы слишком давно этим занимаемся, поэтому уже нет того чувства радости и счастья, когда ты слышишь свой голос в записи: «Вау! Ничего себе – это же я!» Требовательность к себе возрастает с каждым годом. Сейчас мы стараемся записывать песни налегке, чтобы сохранить свежесть восприятия того, что делаешь, потому что часто бывает так, что песня еще не вышла, а ты от нее уже устал.
— Вы любите выпускать большие, эпичные альбомы. Возможен ли переход к формату синглов по примеру многих других артистов?
Андрей: Мы выпускаем и синглы, и альбомы. Просто формат альбома интереснее как законченное высказывание.
Антон: Слушать синглы – все равно, что читать отрывки из какого-то произведения. Это интересно, но лучше целиком. Если мы работаем над полноценной пластинкой, для нас это единая история с общей концепцией. Исключением стал только наш первый альбом. Он был сборником на тот момент записанных, готовых треков, ничем не объединенных между собой.
— Вы сразу видите результат, концепцию, или она может меняться в процессе?
Андрей: Да, она рождается целиком — я знаю, с чего начнется история, чем закончится, а потом рассказываю об этом Антону Владимировичу. Ты ходишь какое-то время с головой, беременной идеями, текстами, картинками. Альбом развивается, растет, как ребенок: вот появляются ручки, ножки, пальцы, вот ты понимаешь, кто это – мальчик или девочка, а вот он уже шевелится – пора выпускать.
Антон: Драматург!
— Бывают ли моменты переосмысления старых песен, когда со временем они воспринимаются иначе?
Андрей: Я понимаю, что мы сделали, только спустя несколько лет после выхода альбома. Ты его придумываешь, записываешь, репетируешь, выступаешь с ним, находишься в материале, и посмотреть на него со стороны можешь только по прошествии определенного времени. Из каких-то песен мы вырастаем — меняемся мы, меняется контекст.
Антон: Есть песни, которые нам надоело исполнять, но мы их играем, потому что их очень любит публика. У каждой группы есть свой «Отель Калифорния». Мы не то чтобы делаем это через силу, но усталость ощущается.
— Может ли быть шоу-бизнес связан с искусством? В каких точках они пересекаются, а в каких кардинально расходятся?
Андрей: Мы существуем параллельно шоу-бизнесу в нами созданной вселенной, нам там комфортно. Мы все делаем, как мне кажется, как-то неправильно, вопреки, в этом очень много творческого эгоизма. Я удивлен, что, несмотря на все наши эксперименты и закидоны, мы остаемся востребованной группой. И я очень благодарен нашим слушателям, которые это все принимают, стараются распробовать, понять, потому что мы раз за разом заново придумываем себя.
Антон: Мы придумали свой шоу-бизнес. Со своими законами.
— Андрей, а вы лично, я знаю, придумали свой фестиваль «Тарская крепость». Что это за история?
Андрей: Это мультиформатный фестиваль искусств, который будет проходить в моем родном городе Тара, где живут мои родители, где я закончил школу. Упор сделан на географическую составляющую: участники фестиваля – сибиряки: художники, поэты, прозаики, музыканты, родившиеся в этом крае. Надеюсь, у нас все получится, несмотря на сложившуюся сегодня в мире ситуацию с коронавирусом.
