Он сделал невозможное — он победил время. Обогнал его полвека назад на целую эпоху и продолжает оставаться впереди, имея фору добрых лет в двадцать. Кто он, этот парень в джинсовых шортах по колено, светленькой футболке за двадцать баксов, разрисованный с ног до головы сложнейшим, мистическим тату, как Большой Змей? Вечно бегущий, скачущий через две ступеньки? Собирающий залы везде, где есть пусть даже крошечная толика людей, хотя бы чуть-чуть понимающих по-русски?..
Who are you, Мистер Sold Out? Так его называют в шоу-бизнесе, а еще — Человек-Аншлаг. Но для зрителей он просто Валерий Леонтьев, и этим сказано все. Нет, не так: для своей публики он просто Валера. Любимый. И Тот, Кто Дарит Любовь.
Как удается ему, отметив столь серьезный юбилей, по-прежнему отрываться под бешеные аплодисменты зрителей на сцене безмятежно, вне времени и пространства? Вне творческих кризисов и финансовых провалов? Вне усталости, болезней, с сожалением бросаемого вслед, словно нож, слова «постарел!»?
Вне течения времени? Как он справляется с ним?
За ответом на этот вопрос я отправилась с Валерием Леонтьевым в Израиль — страну, где много остро-палящего солнца, густо просоленной воды и где Бог совсем рядом, буквально на кончиках пальцев рук, протянутых к Стене плача. Страну, где живут ответы на все вопросы.
Фото: Ольга Пономарёва
Он всегда приезжает на концерт сильно заранее и так быстро проходит служебным коридором, что идентифицировать я его еще успеваю, а вот перехватить — нет. Видимо, это годами тренируемая привычка. «Ой, смотри, Леонтьев!» — «Где?!» А уже и нигде! Я не успеваю на какую-то секунду раньше узнать его в неприметной одежде, с собранными под кепку волосами, сосредоточенно бегущего мимо, чтобы успеть крикнуть: «Стой! Я — с тобой!»
И поэтому усаживаюсь ждать те пять, от силы десять минут, за которые он успеет сейчас полностью обжить отведенное для него пространство гримерной комнаты.
И вспоминаю нашу первую встречу здесь же, в Израиле, в обстановке, которая за минувшие с тех пор пятнадцать лет так ни в чем и не изменилась. И того же парня, только тогда пятидесятипятилетнего, в шортах (только они были белыми) и майке (только она была дизайнерски порванная и свободно парящая). Того, кто завороженно смотрел в глубокое ночное небо после закончившихся все таких же, как будут и на этот раз, аншлаговых концертов. И делал срывающие покровы признания. И именно та, опасная для него же самого доверчивость и почти детская его потребность в сопереживании стали потом залогом нашей долгой, взаимной теплоты.
Мне, кстати, все время хочется спросить у него: «А ты помнишь?..» Но я не спрашиваю. Потому что уверена: он помнит все и всегда, но ответит мне лишь коротким смешком, выражающим снисходительность ко всем хорошо известным ему женским подходам. Потому что точно знает: в этом, так часто задаваемом ему вопросе: «А ты помнишь?..» — лукавства всегда больше, чем любви.
Но общаться мы все равно будем, конечно же, уже после неизменно обязательного для него саундчека. Репетиция перед концертом — это святое, это то, что народный артист России не отменяет никогда.
На этот раз в Израиль Валерий Леонтьев прилетел после двухнедельного тура по Казахстану, успев еще на два выступления заскочить в любимый Санкт-Петербург. Один выходной и три аншлага в Израиле. А потом, в ночи, — самолет, и вечером — еще работа в Москве. Я бы сдохла еще где? Правильно, в Караганде. На втором концерте после всех перелетов. А у него этих концертов тринадцать, но он как новенький.
— Валерий Яковлевич, вы — колдун? — спрашиваю и мысленно укоряю себя, причем почему-то его голосом: «Ну что за банальность?!»
Он не отвечает, и не очень понятно: то я прочитала его мысли про «банальность», то ли он — мои.
— Простите, ведьмак, — поправляюсь с нарочитым почтением.
— Это ближе, — кивает он и сосредоточивается на гриме. Я умолкаю и начинаю заниматься любованием — приятнейшим занятием, которое, увы, давно стало для вечно куда-то спешащих сегодня людей непозволительной роскошью. Я с удовольствием разглядываю рельеф его отлично прокачанного тела, хитрое сплетение тату, четкие линии лица, любуюсь его разлетающимися одуванчиком волосами при каждом резком движении головы…
— У меня по приезду спросили журналисты: как я думаю, почему люди должны прийти на мое шоу? — прерывает он мое созерцательное состояние.
— Потому что они не дураки его пропускать, — машинально отвечаю я, даже еще не успев удивиться столь странному вопросу.
— А я вот думаю: почему они должны-то? — размышляет Валера. — Ничего они и не должны. Кто захочет, тот и придет. Разве не так?
— Наверное, это было завуалированное предложение похвалить шоу, — предполагаю я.
— Не догадался! — смеется он в ответ.
— Конечно, не догадался. Что его хвалить-то, когда «все билеты проданы, все билеты проданы, нет свободных мест!..»
Шоу Валерия Леонтьева — последнее, юбилейное — называется «Я вернусь…» Он долго искал название, отметая разные наивные предложения со стороны: нет, все не то! И наконец нашел. Об этом же — финальная песня концерта, за авторством Владимира Евзерова.
Фото: Деда Саша
Шоу — динамичное, очень современное, сделанное на настоящем мировом уровне. Свет, звук, спецэффекты — все, как положено звезде первой величины. Балет «Опасные связи» и группа «Эхо» работают безупречно. Но на концерте, когда зрители встречают овациями не только песни, но и каждый его жест, каждую улыбку, каждое мимолетно брошенное слово, мне все равно кажется, что если бы Леонтьев просто ходил по сцене туда-сюда или пел телефонную книгу, успех был бы обеспечен.
— Ну конечно!.. — фыркает он, когда я делюсь с ним этими радужными соображениями.
За время своего концерта Валерий Леонтьев исполняет более двух десятков песен: старые хиты, новые хиты, суперхиты, мегахиты, а к ним еще — «Дельтаплан», «Маргариту», «Сокровища Черного моря», «Ночной звонок», «Я позабыл твое лицо», «Танго разбитых сердец», «Ты меня не забывай», «Если вместе до дна»…
Последняя вообще-то называется «Мы спасены», но название «До дна» мне нравится больше. Артист — этот сгусток сосредоточенной кипящей энергии в плывущем шлейфе дорогого парфюма, аромата цветов, собранных в замысловатые, сложные букеты, с трудом поднимаемые прекрасными дарительницами, — с этой песней быстро перемещается по залу, обегая всех зрителей. Живой звук, высочайший темп движения, абсолютный восторг зала…
Концертов в Израиле — три: в Кирьят-Хаиме, Беэр-Шеве, Тель-Авиве. В каждом городе я наблюдаю не только за артистом, но и за публикой. Она совершенно разная, хотя города на таком близком (по моим, российским понятиям) расстоянии друг от друга, что могли бы почти вписаться в черту Москвы. Но вот в Кирьят-Хаиме люди открыты и радостны, по любому поводу готовы хохотать, щедро аплодируют и много танцуют во время концерта, а в Беэр-Шеве публика более серьезна — здесь нескончаемые аплодисменты вызывают как раз сложные лирические песни. «Что ты хочешь: пустыня рядом, в течение нескольких дней Беэр-Шева может оставаться под дымкой тумана из-за пыльного ветра — хамсина. Израиль — страна такая, непростая, ее надо любить», — объясняет мне разницу в менталитете зрителей бессменный устроитель концертов Леонтьева в Израиле Марат Лис.
А в Тель-Авиве публика вообще ничем не отличается от жителей Москвы или Санкт-Петербурга. И именно в Тель-Авиве я наблюдаю фирменную фишку поклонников Леонтьева (да-да, у поклонников тоже есть свои фирменные фишки. — Авт.): на последней песне они встают со своих мест и наперегонки бегут к сцене. В итоге Валера всегда «финалит» концерт в плотном кольце зрителей, которые стоят вдоль сцены практически глаза в глаза с артистом. Откуда в Тель-Авиве знают, что так делают в Москве и Питере, во Владивостоке и Пскове, вообще во всех российских городах, — для меня остается загадкой. Хотя на концертах в Израиле много поклонников артиста, которые прилетели из Москвы, а также из Англии, Германии и даже из США.
И еще одно общее для всей зрительской аудитории обстоятельство бросается мне в глаза: у Леонтьева в зале в большинстве своем совсем молодая публика. Мне даже становится немного ревниво смотреть на этих юных красивых девушек, которые не стесняясь выражают свое чувство восторга и легко признаются в любви, посылая артисту вместе с шикарными букетами цветов воздушные объятия и поцелуи. А потом пишут в социальных сетях: «Валера Леонтьев — любовь моя! Талант и харизма!» И мне хочется подойти к ним и строго сказать: «Девочки! Это артист не вашего поколения!» Но я понимаю, что они в ответ только посмеются над совсем не красящем меня чувством оскорбленной собственности.
Фото: Деда Саша
А еще израильская публика — ну, во всяком случае за последние пятнадцать лет — изменилась по своему общему настрою. Раньше на концерт к Леонтьеву приходили скорее за утешением, психологической поддержкой и ностальгией. Приходили, чтобы получить энергию для дальнейшего выживания. Сегодня же вчерашние репатрианты обжились на своей новой родине, состоялись в профессии и личной жизни, у них давно все хорошо. И они приходят на концерт просто за удовольствием. В красивых одеждах, с дорогими букетами, пахнущие хорошим парфюмом; у них прекрасное настроение и желание радоваться жизни, песням, танцевать, аплодировать, смеяться шуткам артиста и любить его просто потому, что им так кайфово. И они влюблены в его неповторимый голос, восхищены его прекрасной формой. И задаются вопросом: как ему удается жить в возрастном режиме «минус двадцать лет»? И я тоже задаю ему этот вопрос — недаром же летела за этим в Израиль!
— Валерий Яковлевич, как вам удается вот так, против течения времени?
— Ну уж не против, — возражает он — время все-таки оказывает на меня влияние, я уже иногда устаю…
— «Иногда»? «Устаю»? — буквально кричу я. — Это когда другие от половины такой нагрузки просто падают?! С вами разве только Мик Джаггер, с которым вас так любят сравнивать американцы, и посоревнуется! Такой же, как и вы, неистовый чувак! А вот вы бы сами кого вперед пропустили?
— Я бы — Путина. Восхищаюсь его выносливостью. Перелеты, встречи, постоянно на ногах, да еще надо успевать думать, анализировать, на ходу принимать важнейшие решения… Это тебе не секс, шампанское и рок-н-ролл! Вот жалею, что тоже в свое время не занимался боевыми искусствами…
— Вы способны ударить человека?
— Защищая или защищаясь — конечно, но да, нападать я не люблю и, наверное, не смог бы научиться получать от этого удовольствие.
— Для вас Израиль — особая страна?
— Особая, потому что она символизирует собой веру в многовековую идею и фанатичное стремление достигнуть цели. Это хорошие качества.
— Какой грех — не ваш?
— Уныние: он — скучный.
— Ваш?
— Я оглядываюсь на прожитую жизнь: я же ничего не видел! Всю жизнь ездил, летал и нигде, считай, не был — только работал.
— Трудоголизм, как и перфекционизм, не относится к смертным грехам.
— Я не спец в богословии, но, по-моему, одна из заповедей повелевает отдыхать в субботу. Вот ее я постоянно нарушаю.
— Это для иудеев. Православные должны отдыхать в воскресенье. А агностики — никогда. Вот вы, например, ходили к Храму Гроба Господнего?
— Если ты про «фото-подпись-Инстаграм», то в этом случае — нет, — тут же перекидывает он мне назад брошенный было в его сторону мячик.
— Хорошо, я спрошу по-другому: о чем вы молитесь или, если уж не раскрываете свое внеконцертное времяпрепровождение, готовы молиться у Стены плача?
— О своих зрителях: пусть у людей, которые приходят ко мне уже почти полвека, делятся со мной на концертах своим душевным теплом, согревают меня своей любовью и вниманием, все будет хорошо.
— Вы знаете, что они в свою очередь постоянно молятся за вас? За ваше творческое долголетие?
— Видимо, поэтому мне пока и удается побеждать время… — смеется он.
— А творческое долголетие — это в вашем представлении сколько?
Он отрывается от грима и бросает на меня быстрый взгляд:
— Ты боишься называть вещи своими именами?
— Да, очень. Я боюсь, что именно от этого они станут реальностью…
— Ты, кстати, сгорела, — замечает он, возвращаясь к гриму,— я тебе захватил разных кремов в подарок.
— Черт с ним — сгорела… в смысле, большое спасибо! А когда вы успели заметить? Впрочем, да, конечно, вы же всегда удивительно внимательны. Так что насчет долголетия?
— Это, наверное, очень классно — путешествовать просто так, — замечает он. — Когда мы были в Австралии с гастролями, коллектив в выходной день летал в Новую Зеландию — это через море. Здорово ведь, правда? А я не летал… А хочется!
— Это надоедает!
— Что? Отдыхать?
— Да!
— Никогда не надоедает.
— А работать?
Он задумывается:
— Зритель не должен видеть, что артист сегодня не делает то, что делал вчера. Мой зритель этого не увидит. Это пока все, что я могу ответить на твой незаданный вопрос…
С Маратом Лисом. Фото: Деда Саша
Он возвращается к процессу подготовки к концерту, а я смотрю на экран его телефона, который лежит на столе в непосредственной близости от меня. И вижу свежую фотографию, на которой Валерий Леонтьев летит над океаном на парашюте. Парасейлинг! Ах ты… Какой… Боже, Боже, дай ему и дальше сил и здоровья!
Последний концерт Леонтьева начинается поздно, потому что аккурат наступает та самая еврейская суббота, а с ней — и шаббат. Он закончится только в восемь вечера, общественный транспорт, соответственно, начнет ходить в девятом часу — с учетом этого начало концерта назначено на 20.30. В связи с чем директор Валерия Леонтьева Борис Чигирев волнуется сразу о двух противоположных вещах: зрители могут не успеть доехать, поэтому концерт придется задерживать; концерт нельзя задерживать, потому что сразу после окончания артисту надо спешить с аэропорт… Но, как ни странно, в 20.35 в зале уже нет ни одного свободного места. Как они успели добраться? Видимо, подсаживали друг друга в свои автомобили.
После концерта Леонтьев, несмотря на то, что времени в обрез, успевает-таки попрощаться с публикой на служебном входе и раздать столь долгожданные автографы. Пришедшие его проводить поклонники обступают машину, благодарят, кричат: «Спасибо! Вы — лучший! Любим, скучаем, ждем! Возвращайтесь!»
«А лучше не уходите! — про себя добавляю я. — Ведь не уйти — это всегда проще, чем вернуться…»
